Читать интересную книгу Не потускнели витражи. Избранные стихи, циклы стихов, поэмы - Юрий Лифшиц

7—14 февраля 2015

Звезды и счастье

Кто рожден под счастливой звездой,на земле прозябает уныло,потому что все счастье с собойзабирает астральная сила.

Если ты не знавал никогда,ни любви, ни хотя бы участья,значит, в небе смеялась звезда,задыхаясь от млечного счастья.

Если ж люди счастливы окрестот рождения и до погоста,значит, свой поднебесный насестпокидают несчастные звезды.

Умирают они по ночам,искрой перечеркнув мирозданье.С неживыми не стоило б намсогласовывать наши желанья.

А всего несчастливей звезда,отлетевшая днем или утром,незаметно горя от стыданезаметным своим перламутром.

Потому-то нам счастья и нетв этой жизни, воистину тленной,ибо счастья всеобщего светперегасит все звезды Вселенной.

Но такого не будет вовек:мироздание к нам равнодушно,и когда несчастлив человек,значит, это кому-нибудь нужно.

Ну, а если счастлив невзначай,не гордись воплощенной мечтою,ибо твой ослепительный райнесчастливой оплачен звездою.

2 октября 2015

Ассоль

Навек забыла бабушка Ассольлюбви и моря противостоянье,а в сердце заблудившаяся больперетекла в пасьянсы да вязанье.

Устала насмерть матушка Ассоль:хозяйство, дочь, трактирчик придорожный.И сколько о любви ни балаболь,из женихов – бездельник да острожник.

Взлетает к солнцу девушка Ассольи наяву, и в мыслях легкокрылых.Горячечной любви морская сольрастворена в ее мечтах и в жилах.

…Вот в море алый парусник возник.Все замерли – к которой из троих?

31 мая – 19 июля 2015

Дворовая

В этот дом со знакомыми окнамишел не улицей я, а проулочкоми всегда замечал под балконамиодиноко стоящую дурочку.

И дымила она папироскою,и носила нелепые платьица,и ругалась она с недоростками,и могла ненароком расплакаться.

Дремлют пятиэтажные тополив беспокойном дворе моей памяти.Сколько троп мы под ними протопалидо того как подернулись патиной.

Нет уж ни тополей, ни родителейв стариковских пальтишках заношенных,нет на лавочках бабушек бдительныхи стучащих с утра доминошников.

Погрустнели пенаты облезлые,став хрущобами и перестарками,и захлопнулись двери железные,и дворы обросли иномарками.

Сломан корт, где мы шайбу футболили,и в асфальт, не расчерченный в «классики»,смотрят только коты сердобольныечерез окна из модного пластика.

Сколько нынче детей в целом городе,столько было тогда в нашем дворике.Не расслышать в теперешнем грохоте —прятки, салочки, крестики-нолики.

А зимой вместо чистописанияребятишки на улице носятся,где красивая девочка самаямне попала снежком в переносицу.

А когда я вернулся из армии,целовались мы так с этой девочкой,что порой улыбалось парадное,грея нас радиаторной печкою.

Мы лет сорок все так же целуемся,как когда-то юнцами зелеными,но не бродим до света по улицам,ведь подъезды теперь с домофонами.

В этот дом с незнакомыми окнамия иду, как обычно, проулочкоми встречаю опять под балконамиодинокую прежнюю дурочку.

Покурить бы сейчас с ней на лавочке,обсудить, что творится по «ящику»,но боюсь, что старушка расплачется,и на кой мне курить, некурящему?..

21—24 октября 2016

Часть 6

Сталкер

Ивану солоно пришлось.Он не роптал. В нем зрело слово.Он с детства возлюбил до слезиконы инока Рублева.

И, восприяв благую весть,вступил он в океан без страха,стремясь идеям предпочестьзавет блаженного монаха.

Но океан не принимал —ни самого, ни отражений, —и кривизной своих зеркалготовил кораблекрушенье.

Был выброшен его ковчег,усталый пасынок вселенной,на приторно-радушный брег,до ностальгии вожделенный.

Когда ж снотворное житьеудавкою коснулось шеи,он сердце потушил своев прощальном жертвоприношенье…

1987 (?)

«Жизнь – это не литература…»

– Жизнь – это не литература,

реальность музыки важней,

шедевры Дрездена и Лувра

ничтожнее календарей.

– Но что за жизнь без партитуры?

Мольберт мощней, чем естество.

А всё, что не литература,

бесплодно, сухо и мертво.

16 марта 2008

Когда погаснут русские глаголы…

Люблю я не глаголы, а наречия.Они мне существительных родней.В наречиях я слышу голос вечаи речь волхвов, и клич богатырей.

Числительных или местоименийблизка мне многоликая печаль.И пылких прилагательных стремленийдо слез порою мне бывает жаль.

Но только в них, в наречиях, трепещетисконный пульс родного языкаи каждой вещи колокольчик вещий,и вечных смыслов влажная тоска.

Наречия пришли со всех окраин,нестройных слов веселая толпа.Их ведали и царь, и Ванька Каинсыздетства, спрохвала или сглупа.

Наречия живого просторечье —завет неизреченной старины.Наречия – ведь это же наречья,и мы хранить их бережно должны.

Они одни от века неизменны,им не до существительных причуд,они не прилагательные сценыи, как глагол, они не предают.

Они одни не знали окорота,не признавали никаких оков.Они прошли сквозь узкие воротаголландских и немецких мастеров.

Промчалось время гулких междометий,союзов и частиц пора пришла,но в каждом слоге каждого столетьястозвонные я слышу купола.

Наречий колокольные калики,они звучат впопад и невпопад,они звучат по всей Руси великой,они над всей Вселенною звучат.

Где мы – в начале поприща земногоили в конце – как знать наверняка?Но, все науки превзойдя до слова,мы без наречий – как без языка.

Родной язык рожден не для нагрузки —пускай английский ходит в прикладном.Нам, русским людям, говорить по-русски,по-русски надо с русским языком.

Когда погаснут русские глаголы,иссякнет существительных родник,уйдут местоимения из школы, —наречия спасут родной язык!

14—15 ноября 2012

Кирилл и Мефодий

Наложил епитимью́ игумен:десять раз переписать Писанье.Старый хрыч воистину безумен —подвергать такому наказанью.

Не добрался я и до пророков,завозился на Второзаконье.Будет мне и таска, и попреки, —это все отца Кирилла козни.

Это все отца Кирилла дрязги:слова сам не скажет без баклажки,а меня за то подвел под розги,что хлебнул я тихомолком бражки.

Бражка хороша! Нацедишь плошку —благорастворение воздухов!И, цедя из плошки понемножку,грезишь всласть… до первой оплеухи.

Ты опять, Кирилл, старик спесивый,уши мне надрал, инда опухли!А не у твоей ли Ефросиньипод рубашкой титечки набухли?

Не спущу я ей, попомни, отче,завалю ее на сеновале.Лучше б ты, Кирилл, следил за дочкой,чтобы однова не потрепали.

Хорошо, что есть отец Мефодий,не скажу о нем худого слова:он и в службе, он и в огороде,право же, походит на святого.

Весь в делах, в заботах благочинных,в келье шагу не ступить от книжек;спросит наколоть ему лучиныи до зорьки пишет, пишет, пишет.

И со мной Мефодий тоже ладит,даже за провинность не ударит,призовет, по голове погладит,леденцом иль яблочком одарит.

Видит – плачу, оботрет полоюмне глаза – и все не так обидно.Только покачает головою,перекрестит, даже станет стыдно.

А порой к нему Кирилл приходити вопит, как будто слабоумен.И чего с ним говорит Мефодий?И чего их слушает игумен?

Говорит Кирилл, руками машет,горячится, брызгает слюною,а Мефодий кротко слово скажети глядит с улыбкой пред собою.

В чем их спор – не ведают и братья,только знай кивают головами.Мне же и вовек не разобраться,что стоит за теми словесами.

Но уйдет Кирилл, и вот что странно:сколько вздора он ни набуравит,а Мефодий думает изряднои всю ночь написанное правит.

Эх, епитимья́ мне не по силам:за всю жизнь исполню ли – не знаю.И чего-то жаль мне Ефросинью.Это что еще за наказанье?

1—7 апреля 2014